Облекитесь во всеоружие Божие, - говорит майор, - чтобы вам можно было встать против козней дьявольских.
он затыкает уши, чтобы не слышать крика, но никуда не деться, словно - он уверен в этом - словно крик проходит сквозь него самого и сколько ни прячься под подушкой, крик не уйдет. он - чёртов проводник, крик - ток, крик уходит в никуда через него, и ему кажется - вместе с ним уходит. крик изломал его голос, кричит уже не тот человек - уже что-то другое, и так постоянно, постоянно приходится быть проводником, как харон, только харону, кажется, оставляли какую-то мелочь. ему не останется ничего, кроме - черт возьми, кроме?

он ловит ртом воздух

а его пальцы, его пальцы раньше владели многим, он и был многим, - первыми менялись пальцы. он понятия не имел, почему именно пальцы, но, наверное, это важно, и - или - не хотелось бы признаваться, что он просто не видел дальше собственного носа. его пальцы белели, когда он комкал простыни, рвал их, крича от боли, как сейчас, когда он - всего лишь проводник его крика, пальцы, которые перестали быть пальцами - какого же черта? - перестали, как и он перестал быть человеком, стал скелетом, обтянутым кожей и тогда, в какой-то из дней, когда еще ничего особенного не произошло, он сжимал и разжимал их, с такой скоростью, как раньше перебирал струны и играл что-то, вот тогда он вдруг обратил внимание на его руки - или, вернее, на то, что стало его руками - на то, что стало им, и в голову пришла нелепая мысль - он теперь - как-будто два в одном, и что-то внутри него - это что-то страшное, это что-то украло его пальцы. то, что он говорил или делал с тех пор, как его пальцы кто-то украл - казалось чем-то другим, из космоса, словно пришельцы завладели его разумом

крик, крик крикрик

внутри него - он понял это сразу же - сражались Юг и Север, внутри него шла долбанутая гражданская война за независимость. за отмену рабства. почему-то эта мысль казалась жутко смешной, потому что
когда невозможно было остановить его, мозг ослепляла вспышка, настолько яркая, что затмевала всё остальное и приходила чистая, без единого недостатка мысль - вернее, не мысль даже, а желание, пульсирующее, ослепляющее - желание смерти, пусть заберет его, пусть он заткнется и
но когда темнота (и крики) возвращались, хотелось кричать самому - уже от столь же сильной ненависти к себе, ненависти за эту мысль, которая казалась такой
идеальной
ненависной
(крик\взрыв)
он читал как-то, что на одной из ферм какого-то американца ежегодно - ежегодно! - повторяют битву при антьетаме, ежегодно палят из пушек, как дети; но самое удивительное в том, что участники битвы, клерки, студенты, адвокаты знают, кто выиграет, а кто проиграет (а вот он все время путал, кто был хороший, а кто - плохой, как и всегда он путал в жизни) и зная это, проигравшие каждый раз надеялись на победу, но прошлое слишком предсказуемо

Все, что случается второй раз, приносит освобождение от первого, - говорит кто-то в его голове

освобождение - все, чего он хотел; и морщился, когда сам - и все они - говорили, что никаких шансов на победу нет. то, что сидело внутри него (крик) - жрало его изнутри. сначала пожирало мертвые клетки, потом пожирало его, и в конце сожрет само себя, и тогда - он знал, тысячу раз знал, что освобождение не придет - придёт тишина, но к тому времени он что-нибудь сделает с этим, потому что сейчас
(умри, сдохни, только замолчи)

капрал хатченсон говорит: я буду молиться за то, чтобы все хорошо закончилось - и сплевывает на землю. на войне человек не знает, что с ним будет. это - трагедия войны. что-то взрывается прямо над головой - но неба не видно из-за дыма. что-то жрет его изнутри, открывает его рот, говорит не его голосом, бьет посуду, бьет окна в доме - заливает кровью пол, рушит полки, грозится убить кого-то
это - оно, оно, и каждый раз приходится делать вид, что это не существо, чью блевотину он убирает, а кто-то знакомый; всё кажется сном
(господибожеянезнаючтомнеделать) и нет этому конца, кроме как
сорокатысячная армия Ли застывает в мозгу, словно на картинке, серые и синие мундиры, хотя уже нельзя понять, какого цвета тела, армия Маккелана наступает, грохочут (крики) выстрелы

прошлое никогда не умирает, оно даже не проходит, вот в чем дело, вот в чем

времени как будто не стало, он закуривает и смотрит на то, как умирает Юг, умирает.