я не помню, как звали мою первую учительницу, может быть, ее звали татьяна михайловна. у нее светлые волосы и где-то за тридцать, она ведет урок рисования и мы рисуем мам. она собирает рисунки и говорит мне - ну, пусть у тебя будет четыре? посмотри, ведь у иры рисунок лучше. она берет наши рисунки и идет дальше. и следующей парте говорит: пусть у тебя будет четыре? мне хотелось спросить ее: зачем она нас сравнивает? разве ты не видишь, что все рисуют по разному? даже захотелось заплакать. моя мама лучше и все такое. это ее желание сравнивать нас всех заставляло меня ее бояться. она говорила: у тебя здесь не так, а вот у сережи так. у вас должно быть одинаково. она постоянно словно боялась, что кто-то в ее классе будет не таким, как все и тогда - все, конец ее идее, идеологии. она нравилась всем, а меня пугала, было в ней что-то истеричное. юля выходит читать стихотворение и подтягивает колготки. она из-за своего стола вдруг кричит ей: ты что, стихи вышла читать или подтягивать колготки? ее всегда-голос-первой-учительницы звучит вдруг почти истерично (стервозно). как пощечина. у юли краснеют щеки (как от пощечины). она читает стихи. я вспоминаю, как же звали мою первую учительницу и вспоминаю ее, она сидит напротив меня на том, что назвали "собеседованием в первый класс" и говорит: ниф-ниф, наф-наф и..? я смотрю на нее и говорю: нуф-нуф. она спрашивает: а "чесаться" - это как? я моргаю. и молча делаю вид, что чешу руку. она задает еще какие-то вопросы (наверно, менее странные) и потом говорит моему папе, который нервничает за дверью: а. папа пожимает плечами, а вид такой, что он закричит "Бинго!". мы выясняем позже, что в "б" попали те, кто не мог ответить ни на один вопрос. там учатся дети, постоянно ковыряющиеся в носу и которые постоянно плачут из-за пустяков. наш кабинет голубой, а у них - стилизованный под дерево. там всегда странно пахнет. я помню, как ира рыдает из-за того, что кто-то порвал ей колготки, а я мне кажется диким реветь из-за колготок. я смотрю в окно и больше ничего не помню.